Вечерний свод неба был ясен и чист.
У темной дубравы сидел бандурист,
Главу на бандуру склоняя.
Пред ним расстилались Сулы берега,
В цветах разноцветных пестрели луга
И степь протянулась глухая.
Лишь там в отдаленьи виднеет курган,
За ним же все пусто, и степь, как туман,
Сливается с небом далеким.
И тихо в той степи. Ковыль там шумит
Да ворон печально над ней прокричит
В полете своем одиноком.
В лице бандуриста виднелась тоска:
Знать, горе знакомо душе старика!
Но пылко глядел он, как юный...
Слеза засверкала на ясных очах;
Подруга бандура в могучих руках —
И звучно настроил он струны.
По-прежнему горестно смотрит он вдаль,
И слышится в громких аккордах печаль.
Но вот и певец голосистый
Струнам начал вторить в вечерней тиши.
И песня, родной отголосок души,
Из уст полилась бандуриста:
«Ты, как явор, стройна,
Ты, как небо, ясна, —
Да боюсь тебя, прелесть девица:
От полуночных трав,
От ужасных отрав
Ядовитый твой взор, чаровница!
Ты роскошна, как луг;
Зубки — словно жемчуг,
Губки алые, словно калина;
И как смоль волоса,
И волниста коса,
Не румянец на щечках — малина.
|
