Страшный зверь

Євген Гребінка

В давние времена, когда люди были добрее, земля плодороднее и по белу свету много таскалось колдунов, оборотней, ведьм, упырей и всякой болотной и лесной сволочи, — в те времена, в стороне казачьей, в Малороссии, на берегу Удая широкого, жил казак богатый, Иван добрый человек. Многочисленные стада его паслись на зеленых лугах прибережных; ежегодно нивы его волновались богатыми жатвами и обширный сад отягчался плодами.

Не два яаора развесистые шумят возле дуба столетнего — два сына-казака растут у Ивана доброго человека; не зеленая ветка хмеля вьется вокруг пня дубового — молодая дочь лелеет старость Ивана.

Добрый человек жил спокойно и счастливо. Но долга ли до беды? В обширный сад его, говорят, по навету какой-то злой ведьмы, а может быть, и по собственному произволу, начал учащать незваный гость — вепрь, величины неимоверной; он делал страшные опустошения, подрывая деревья плодовитые. И хозяин сада, и соседи его издали обходили место недоброе и, крестясь, творили молитву ангелу-хранителю.

Иван призадумался и говорит сынам своим:

— Кто из вас, убьет зверя дикого, разоряющего достаток наш, тот получит половину богатства моего.

Страшен был вепрь: много обещали за его голову. Корысть превозмогла страх, и старший брат, сопровождаемый родительским благословением, отправился караулить опустошителя.

Тих был вечер, когда пришел старший в сад заколдованный и расположился под ветвистою яблонею. Он лег на траву мягкую, душистую и разложил вокруг себя оружие разное. Тихо шептали ему листочки древесные что-то неведомое, но приятное; вежды его смежились. Еще он слышит перекаты соловья чудесные, но то уже была не песня соловьиная; ему кто-то поет на ухо: «Спи, добрый человек; сладко спать ночью на мягкой постели». Старший потянулся, зевнул, раскинул руки могучие и захрапел сном богатырским.

Ночь прошла, день настал, и солнышко, выбежав на гору, разлило веселый свет свой на все творение божье. Медленно вышел старший брат из сада отцовского, огорченный неудачею. На лице была написана печаль и негодование: он проспал приход врага своего.

На другой вечер пришла очередь меньшому.

— Не ходи, — сказал отец ему, — ты молод еще, не укрепились силы твои, и опасна будет тебе борьба с зверем страшным.

— Что бог даст, то н будет, — отвечал меньшой, взял шапку, перекрестился и вышел.

«Брат мой хитер и отважен, — подумал старший, — он не проспит вепря, изловит его и получит половину богатства отцовского. Что я буду перед ним? — бедняк! — Я, брат старший!.. Как зазнается этот мальчик! Он был в колыбели, я трудился уже. И за что он пожнет плоды трудов моих?.. Пойду подожду его на дороге, в кустах калиновых: когда он будет возвращаться с победою к отцу, я уговорю его обещаниями лестными — и он отдаст мне добычу свою; в противном случае у меня есть острый топор, от которого не раз трепетали дубы дубровные и, падая с холмов, омывали ветви свои в струях Удая быстротечного». И вот заблистало в руках его железо убийственное, и ветхая дверь хижины с воплем жалостным пропустила брата на дело пагубное, на дело, доселе неслыханное в Украйне, — на братоубийство! Вся природа содрогнулась; полуночный ветер зашумел на проклятой осине; стая воронов спорхнула с ближних деревьев и, злобно каркая, взвилась на воздух; луна покрылась цветом кровавым.

Меньшой не брал с собою, подобно брату старшему, вооружения разного; у него не было ни пищали, ни сабли увесистой, ни кинжала заговоренного. Твердая вера в провидение, мужество и проворство казацкое да петля арканная — вот было его оружие. Наломавши связку терновника колючего, он постлал себе постель под яблонею развесистою. Сладко шептали листья в саду очарованном; соловей запел по-прежнему — и меньшого одолела дремота тяжелая. Но чуть он склонялся на постель молодецкую — иглы острые, терновые выводили его из усыпления: вздрагивая, он напрягал ухо чуткое, прислушивался, не идет ли зверь-чудовище. И скоро гость ожидаемый запрыгал в силке, искусно расставленном; застонал, заметался. Не берет сила звериная; пустился на хитрости: начал меняться в разные образы — то девушкою чернобровою предлагал свои прелести; то немцем-искусником, на ножках тоненьких, показывал часы с курантами, и серные спички самопалительные, и всякие диковинки заморские; то жидом-арендатором рассыпал золото светлое и камни самоцветные — не помогли лукавому ни сила, ни хитрости. Казак — простой человек, не прельстился навождениями богомерзкими, убил зверя-опустошителя и с сердцем, полным восхищения, спешил обрадовать отца победою. Уже виднелись вдали белые стены хаты отцовской, озаряемые луною сребристою, и силы победителя удвоились; перелетный ветерок навевал ему благоухание с ближних кустов цветущей калины.