Вот кому зозуля ковала!

Євген Гребінка

Весьма хорошее село Нехайки; в нем все такие беленькие, чистенькие избы, каких литвину и во сне не видывать. Село перерезывает широкая дорога; на этой дороге, за селом, стоят ворота, подле ворот в землянке живет коронный сторож, отставной солдат инвалидной команды, лгун, нахал, шарлатан. Но о нем поговорим в свое время, он ведь за селом; в Нехайках такого вздору не водится. Там есть дюжие паробки, есть красавицы — чернобровые девушки, есть музыканты, сады, собаки, голуби, даже есть доктор, который прекрасно шепчет от бельма и от простуды; но главное, чем отличаются Нехайки от других сел, это — огороды. Что за роскошь эти огороды! От хат до самой реки тянутся они широкими цветными полосами. Тут чинно, спокойно, как в заседании какого-нибудь комитета, прозябают увесистые гладкие головы капусты, далее, цепляясь за подпорки, улыбается вам розовыми цветочками кудрявый горох, точь-в-точь завитой франтик в чужом кабриолете; подле него, как пышная дама в страусовых перьях, гордо колеблет махровою зеленью морковь; там, как живая смуглянка Малороссии, беспрестанно шевелит дробными, темно-зелеными, блестящими листочками петрушка; как северные девы, стройные, светлые, стоит маис, разметав свою русую косу; как сонник Мартина Задеки, лениво раскинула толстые серо-красноватые листья свекла; как люди-труженики, ползут во всех направлениях по земле огуречные побеги, отягченные сочными здоровыми плодами — словом, там растет все, что есть на свете. Выйди только хозяйка на огород, задумай чего необходимого — оно тут и есть, под рукою.

Совершенно такие огороды имели два казаха-соседа: Никита Чмых и Козьма Щур. Эти огороды граничили между собою, как полы застегнутого сюртука или как иногда слово дурак с каким-нибудь человеком, так что когда скажут: дурак, то сейчас в воображении вашем и рисуется известная фигура, и обратно. Ведь это бывает? Так и огород Чмыха невольно представляется глазам, когда воспомнишь огород Щура.

Эти огороды были разделены ветхим полуразломанным плетнем; посреди их росла развесистая верба, та самая, на которой в прошлом году — помните, как была в Нехайках дневка гусарского эскадрона, — нашла ремезово гнездо шинкарка Феська. Умная баба Феська: дождалась же военных людей! Небось, сама не пошла: знала, что ремез птица волшебная! В глухую полночь взяла двух солдат и сняла с вербы гнездо. Никто бы не поверил, что такая молоденькая женщина достала такую редкость, да сам Дмитро Гречаник видел своими глазами, как она перелезла через плетень и пошла под вербу с солдатами. Да что вам рассказывать, вы, верно, слышали про это гнездо.

Пограничная верба раскинула свои ветви далеко на огороды обоих казаков, распустила корни и широко, и глубоко в землю обоих огородов и как бы связывала братским узлом владения двух приятелей, которые люди разделили хоть слабым плетнем, да все-таки разделили.

Чмых и Щур были издавна приятели, крестили один у другого детей; оба курили и нюхали табак, употребляли хмельное и очень любили колбасы с чесноком. Да кто их и не любит? Славная вещь!

Утром в мае месяце, в праздник вознесения, была прекрасная погода. Солнце поднялось довольно высоко на небо и смотрело на Нехайки так ласково, как наш курносый писарь, когда хочет у вас что-нибудь выпросить. Парубки гуляли вдоль улицы; девушки, украшенные цветами, пестрыми рядами сидели под хатами; Козьма Щур лежал на огороде, ожидая обеда. «Анахронизм!» — ревет ужасно ловец ошибок, человек с большим брюхом. Он какой-то член — право, не помню хорошенько, имеет акцию на железную дорогу и две на освещение газом. Основываясь на этих опорах, ловец ошибок всегда кричит октавой выше людей обыкновенных. «Внимание! — кричит он, — Малороссия не достигла еще до апогея порчи нравов; ergo, невыразимо непростительно думать и писать, чтобы в тот торжественный момент, когда человеки возносят свои моления к престолу великого зодчего природы...» Ах, monsieur ловец! Как вы болтаете высокопарно! Говорите яснее. Вам странно, что простой казак, здоровый и телом и душою, во время великого праздника не пошел в церковь, а лег на огороде делать кейф? Правда, это не в духе малороссиян, народа религиозного; но дослушайте до конца и — кричите сколько вам угодно. В Нехайках был болен священник и по этому случаю не было обедни.

Вот Козьма Щур вышел на огород и лег в зеленой траве, обратя свою широкую спину к солнцу. Он упер локти в землю, поднял кверху ладони и на них положил голову так, что, смотря с улицы, вы не узнали бы, какое усатое чудовище лежит на огороде Щура; а это был сам Щур. Не знаю, о чем думал он, а был занят чрезвычайно: ему хотелось плюнуть в чашечку огуречного цветка, который рос на пол-аршина от его носа, и, представьте! это ему никак не удавалось. Уже часа два лежал он и плевал в разных направлениях, а все неудача: то возьмет слишком влево, то вправо, то не доплюнет, то переплюнет, а золотая коронка цветка все остается невредима и, покачиваясь от ветра, как будто дразнит Щура.