Воспоминания

Євген Гребінка

Как жаль, что Адам Богданович уехал! Какой он был прекрасный человек! Как все любили бывать у него, и в целом городе только у него! И вот почему: во-первых, он был добрый человек, потому что не мог никому вредить; во-вторых, всегда бывал рад гостям, если гости заставали его a son aise¹; любил хорошо поесть и потому держал повара; имел лучшую квартиру в городе; давал балы и танцевальные вечера запросто и, наконец, был совершенно музыкален. У него в зале налево стоял флигель, направо орган, на флигеле лежала гитара, на которой он играл с аккомпанементом свиста; под флигелем скрипка в футляре, а в углу часы с музыкой. Этакой музыкальности и в губернии не найдешь; так как же не любить такого человека в уезде, тем более, что все это он имел для других, а не для себя, за исключением гитары, на которой он играл большим пальцем, как я уже сказал?

Адам Богданович человек женатый: холостому не всегда можно принимать общество дам. Одна только слабость была у Адама Богдановича: он любил простор и потому всегда ходил в халате без пояса; даже и гостей так принимал, исключая дней званых; а тогда... о, тогда он становился молодцом!

Как теперь вижу Адама Богдановича, как он прохаживается в зале по половику (у него полы крашеные): в левой руке табакерка, в правой кончик носового платка; прохаживается, и с каждым переходом у него дело: то табачку понюхать, то вытереть платком пыль на флигеле, то нос утереть.

Адам Богданович ужасно чистоплотен и порядлив: у него всегда чисто, всегда все на своем месте. И как он не устанет! Целый день на ногах, беспрестанно ходит то по зале, то по гостиной, то по кабинету (он же и спальня его), а иногда, так раз в неделю, даже по жениной спальне. А жена?.. Я забыл о ней; впрочем, и немудрено: мы большие приятели с Адамом Богдановичем, а он редко вспоминал жену: у него всегда бывала «такая куча дел, что мочи нет, голова кругом», — так он выражался. Я очень люблю его выражения: они так сильны!

А как приятно, как весело жил Адам Богданович! Послушайте, я расскажу вам сначала простой день, потом званый бал.

Между семью и восьмью часами утра раздается звон колокольчика из кабинета Адама Богдановича: это значит, он проснулся. На звон является к нему девка — и беда, если не явится на первый призыв: за вторым ее ожидает плетка, обыкновенное оружие Адама Богдановича в домашнем скоросудии. Но вот девка явилась с всегдашним «чего изволите?»

— Барыня встала?

— Давно уже.

— Надевай мне сапоги, давай халат, дай платок, дай табакерку.

И бедная девка едва успевает исполнять приказания.

— А чай подан?

— Нет еще.

— Ступай же, давай мне чаю. А повар водку пил?

— Нет еще.

— Скажи барыне, чтоб дала ему рюмку водки... Постой! Куда летишь? Позови его ко мне. Ну, что стала? Ступай!

Тут Адам Богданович понюхает табачку, потом положит левую полу халата на правую, возьмет в левую руку табакерку и этой же рукой держит халат, приведя ее в горизонтальное положение с локтем и прижимая к себе, в правую руку платок, выходит покашливая из кабинета в гостиную и садится на диван. Девка приносит ему чай и докладывает, что повар пришел. Адам Богданович выходит в залу. Тут обыкновенно стоит его мальчик лет четырнадцати и ростом аршина полтора, просто карлик.

— Водку пил? — Это повару.

— Пил.

— Что ты будешь сегодня готовить?

— Не знаю. Что прикажете?

— У тебя там есть говядина?.. Ванюшка, чего ты трешь стену? Вот я тебя, мерзавец! — И щелк его по голове. — А? говядина есть?

— Есть маленький кусочек.

— Ну, так слушай же. Ванюшка! принеси мне из гостиной чай. Ну, так слушай же!.. — Ванюшка несет чай, — Пролей, пролей! Я тебе дам по сторонам зевать! Поставь на стол. Ну, слушай же: сделай нам бульон, к столу говядину вынь и облей каким-нибудь соусом, да зажарь тетерьку, да сделай овсяный кисель; только смотри, чтобы он был белый, да не забудь прибавить горького миндаля. Слышишь?

— Слушаю-с.

— Ну, так ступай.

Повар уходит, а Адам Богданович начинает свою прогулку по зале, от дверей гостиной к дверям жениной спальни. Проходит час, другой: часы бьют десять и играют пятую фигуру французской кадрили. Адам Богданович останавливается и слушает; это любимая его фигура; он чрезвычайно любит соло.

— Катя! а Катя!

— Что?

— Вели дать водки да закусить.