Мачеха и панночка

Євген Гребінка

Хороша белая лебедь на синем лимане, хороша яркая звездочка на светлом вечернем небе, но лучше их была дочь старого пана; плавнее лебеди выступала она, веселее божьих звездочек смотрели ее глаза. Когда она пела — соловей умолкал в роще; махровый красный мак бледнел перед ее красотою. Бог наградил пана дочерью-красавицею. Видно по всему было, что это божий дар: чем больше смотришь на нее, тем больше хочется смотреть. Она была такая ненаглядная, как серебристая луна, как море широкое, как высокое небо.

Давно уже умерла мать панночки, и старый пан женился на польке-красавице. С утра до вечера наряжается молодая пани, надевает золотые парчовые платья, украшается черными соболями и самоцветными каменьями.

Молодая панночка не рядится: две-три ленты да широкая коса разбегается по ее белым плечам, на голове венок из полевых цветов. А все смотрят на панночку, забывая пышную пани. Бледнеет молодая мачеха; зависть черною змеею обвивает ее сердце; пани в душе клянется извести свою падчерицу-красавицу.

Уже на дворе ночь. В светлице у пани горит лампада. Пани сидит на кровати; подле нее ворожея, старая колдунья; много грехов на душе у этой старухи. Напрасно пани позвала ее к себе.

— У меня и очи чернее, и коса шире, и голос звонче, отчего же она красивее меня? — сказала пани, закрыла белыми ручками лицо и, рыдая, упала на подушку.

— Не плачь, не кручинься, мое дитятко, — говорила старуха, — этому горю можно пособить: ты будешь краше ее.

— Так пособи поскорее, а то я умру до завтра с печали.

— Погоди, мое дитятко, прежде выслушай: не живые глаза, не густая коса, не звонкая речь, не гордая поступь делают нас красавицами: есть особая красота, она разлита на лице; это живая красота; коли она улетит — красавица станет безобразною; останутся то же лицо, те же глаза, да не будет в них прежней красы, и эта краса очень летуча. Случалось ли тебе видеть, когда на простой цветок сядет пестрая красивая бабочка: как хорош тогда он; а дунул ветер, пошатнулся цветок — бабочки не стало, и цветок опять некрасив по-прежнему...

— Я умру, бабушка, пока ты кончишь твой рассказ.

— Погоди, дитятко. А все-таки, как она ни летуча, ее можно поймать. На все есть своя наука; недаром мы дожили до седых волос. Можно достать тебе какую хочешь красоту, хоть твоей падчерицы, только это дело трудное.

— Можно? Бабушка! Милая моя, золотая моя, голубка моя сизая! Научи меня поскорее.

— Для этого надобно, чтобы панночка умерла и умерла скорою смертью, и как будет умирать она, должно покрыть ей лицо вот этим заколдованным платком: вся красота перейдет в платок; на мертвой останется простой облик без жизни; тогда стоит тебе умыться на ночь парным молоком, утереться платочком — и ты станешь еще лучше ее.

Пани выхватила из рук старухи платочек, расцеловала старуху и едва к свету могла заснуть. Ей снилось, что она лучше падчерицы, что все на нее смотрят... И это так легко достается: стоит только сгубить невинную девушку!..

Чисто, безоблачно небо над Украйною; высоко горит солнце на небе. В Украйне давно уже весна: цветут густые сады, цветут веселые луга, цветут зеленые берега голубых рек; от легкого ветерка нивы разбегаются живыми волнами; жаворонок утонул в небе и звенит там, как серебряный колокольчик, призывающий природу к молитве; каждая травка, каждый цветок тихо шепчутся между собою и кивают головками.

Был троицын день; чисто было небо над Украйною; только в поднебесье неслось одно белое облачко — это ангел божий летел осматривать землю. Остановилось облачко над Украйною. Сложив руки, распустив легкие крылья, с улыбкою посмотрел ангел на прекрасную сторону — и радостная слеза удовольствия скатилась с его ресницы: зашумела святая слеза в воздухе и рассыпалась на Украйну свежим теплым дождем; облако скрылось; ангел полетел далее.

Земля стала еще веселее; она засверкала в дождевых брызгах, как невеста в слезах радости. Все запело, заговорило, все радовалось; паук перестал на время раскидывать свои роковые сети; волчица забыла про добычу и весело играла с волчатами в молодом посеве ржи; даже змея, когда проходил мимо нее человек, откидывала в сторону свою ядовитую голову и беспечно грелась на солнце.