Лука Прохорович

Євген Гребінка

В четверг Лука Прохорович пришел домой ранее обыкновенного: директор департамента был нездоров, начальник отделения уехал куда-то на именины, а мелким чиновникам это на руку. В три часа Лука Прохорович был уже дома и велел кухарке Агафье подавать обедать, а сам между тем снял вицмундир, осмотрел на нем все пуговицы, бережно сложил его и спрятал в комод, в самый нижний ящик; потом из комода вынул полотенце, вытер комод, сургуч, зеркальце, визитные билеты и окна и опять спрятал полотенце. После надел халат, поймал на рукаве муху и, оборвав крылья, бросил ее на пол, прошелся по комнате и посмотрел на муху, точно ли она без крыльев. В это время Агафья поставила на стол прибор. Лука Прохорович взял стул, накрыл его листом бумаги, приставил к столу, сел и, смотря в тарелку, спросил Агафью:

— Что у тебя есть?

— Щи да каша.

— А картофель в мундирах?

— Есть.

— Ну, картофель прежде, а потом прочее.

— Да это я всегда так делаю.

— И прекрасно. Порядок — вещь важная.

Агафья поставила перед чиновником полную тарелку вареного картофеля и вышла.

Лука Прохорович взял салфетку, заложил один конец ее за галстух и начал чистить картофель. Уже земляное яблоко вылиняло из своего серого мундира и янтарным шаром лежало на ладони Луки Прохоровича; он как виновник преобразования с улыбкою посмотрел на него, взял нож, разрезал картофель надвое и, захватя двумя пальцами щепотку соли, начал медленно солить обе половинки. Вдруг лицо губернского секретаря приняло самое серьезное выражение; он понюхал вокруг себя воздух, посмотрел внимательно на картофель и, подняв кверху брови и плечи, прошептал вполголоса: «знакомый аромат». Впрочем, волнение Луки Прохоровича скоро успокоилось, и он хотел уже съесть картофель без дальних размышлений, уже язык его готов был принять на себя это приятное бремя, как дверь с шумом отворилась и вошел — кто бы вы думали? — вошел маленький человек в парике, в белом галстухе, на котором красиво обвилась орденская лента — словом, начальник отделения Луки Прохоровича — ну, тот самый коллежский советник, который всегда так занят, всегда играет в карты и от которого всегда так чрезвычайно пахнет мускусом.

Губернский секретарь хотел встать, но неожиданное посещение такого великого лица совершенно сбило его с толку; он приподнялся и опять присел. Наконец в один прыжок очутился подле комода и начал отпирать его, чтоб достать вицмундир. Руки бедного чиновника действовали неловко, пот лился с лица его, упрямый замок, как сердитая собака, щелкал зубами и не отпирался.

Хорошие были времена в древности! Стоит только прочитать мифологию греков, чтоб полюбить их. Боги и полубоги сходили в счастливые долины Аркадии, и жили с людьми, и учили их кое-чему; но это так давно было... Теперь мы уже отвыкли от этой мысли, и вдруг начальник отделения в гостях у писца на втором окладе; чернильный аристократ на Петербургской Сторонё, в Клавикордной улице, в маленьком доме, в квартире рядом с мелочною лавочкой — это непонятно! Это смутило бы и не такого робкого человека, как Лука Прохорович. Петербург — не Аркадия.

Минуты две начальник отделения стоял в недоумении от такого странного приема. Наконец он понял, в чем дело; сердце его наполнилось невыразимым удовольствием от созерцания собственного величия, уста разразились громким пронзительным смехом. В это время ящик со стуком отворился, и через две секунды Лука Прохорович стоял уже перед своим начальником в вицмундире.

— Ха-ха-ха-ха! — пищал коллежский советник, — к чему это, Лука Прохорович? Что за комплимент такой! Ха-ха-ха! Это, право, смешно. Хе-хе-хе! Любезнейший!

— Помилуйте, Иван Питович, я знаю долг службы... — И Лука Прохорович низко поклонился, разведя руки в стороны. — Чему я обязан таким счастием?

Лука Прохорович опять низко поклонился.

— Вашим талантам, любезнейший! — отвечал Иван Питович, протягивая губернскому секретарю правую руку и в это время почесывая левую свою ногу. — Хе-хе-хе! Да выньте из-за галстуха вашу салфетку. То-то, молодые люди!

Лука Прохорович опять поклонился и опять пробормотал что-то.

Я не стану описывать их разговора, в продолжение которого Иван Питович объяснил Луке Прохоровичу, что он его ужасно любит, что давно хотел побывать у него, что теперь чрезвычайно рад, застав его дома, и, в заключение, пригласил к себе на вечер.

Теперь, с позволения вашего, я расскажу, что было с Лукою Прохоровичем за несколько месяцев перед этим.

Через три дома от квартиры Луки Прохоровича есть домик с мезонином и зелеными ставнями, принадлежащий жене отставного титулярного советника Азбукина с 17-тилетнею дочерью Ольгою Гавриловною. Его жена умерла десять лет назад. Всякое утро полное личико Ольги Гавриловны, как розовый цветок, блестело у окна между густыми ветвями темно-зеленой герани; всякий раз, проходя мимо этого окна в департамент, Лука Прохорович думал: какая красавица! И, подивитесь, его форменное сердце ощущало что-то странное; Луке Прохоровичу казалось, будто Семен Семенович, его сослуживец, шепчет ему по секрету: «Лука Прохорович! Вас представили к награде». — «Но Семен Семенович вечно лжет; а может быть, теперь и не лжет, может быть, и представили?» — думал губернский секретарь, и ему было и грустно, и радостно.

Лука Прохорович ходил да ходил в департамент, а Ольга Гавриловна все смотрела да смотрела в окно. «Верно, я ей приглянулся», — подумал Лука Прохорович и начал собирать справки. Оказалось, что Ольга Гавриловна была единственная наследница домика с мезонином и зелеными ставнями; что отец ее получал небольшой пансион, что сами они живут в первом этаже и живут препорядочно, а мезонин отдают в наем какому-то отчаянному поэту и белошвейке. «Недурно, право, недурно, если б я женился, — шептал Лука Прохорович, — а почему же мне и не жениться?» Задав себе этот вопрос, Лука Прохорович надел галоши, шинель, шляпу и отправился в департамент.

Это было в конце мая. Природа Петербурга начинала оживать; березки оделись желто-зелеными листочками; на Клавикордной улице стоял тощий гусь, вытянув длинную шею; частый дождик тихо падал на землю. Лука Прохорович подошел к домику с мезонином, взглянул в окошко; там не было ни герани, ни знакомого личика; он шаг вперед — стукнула калитка, и — кто опишет его удивление? — перед ним стояла сама Ольга Гавриловна, в зеленой кацавейке, накинув на голову пестрый платочек, держа в руках горшок знакомой герани. Она бережно поставила герань на тротуар и, подняв глаза, увидела перед собою Луку Прохоровича.