Лука Прохорович

Євген Гребінка

Бедный Лука Прохорович! Зачем вы сюда приехали? Не лучше ли бы вы провели время в маленьком домике с зелеными ставнями: там вас ждали, хотели с вами видеться; там приветно шумит самовар; там Ольга Гавриловна разливает чай и сам Азбукин тасует карты; там бы вы заговорили, а здесь... зачем вы приехали, Лука Прохорович? Чем выше, тем тяжелее дышать нашему брату, земному существу.

В гостиной Ивана Питовича было общество, какое, верно, вы встречали в гостиной женатого начальника отделения: тут был диван, перед диваном, на пестром ковре, стоял стол; на столе лампа под матовым колпаком разливала приятный свет по комнате; вокруг стола стояли кресла красного дерева; над диваном висел литографированный портрет директора департамента; на диване сидела жена начальника отделения, направо в креслах сестра ее, Лиза, тощая, бледная, высокая девушка; подле нее офицер в серебряных эполетах, с выпушками, которые при свечах не имели никакого определенного цвета; слева раскинулся в креслах какой-то толстый важный человек в синем фраке; он держал в руках золотую табакерку, смотрел весело и очень был похож на именинника; далее, на кресле, подле важного человека, лежала болонка; еще далее сидел дальний родственник Ивана Питовича в черном фраке; у камина стоял экран, на окнах цвели гортензии и китайские розы. Не знаю, в насмешку ли Иван Питович поставил эти цветы в своей гостиной или то была счастливая игра случая... Я не люблю этих цветов: они красивы, а запаха не допросишься.

Важный человек с восторгом выхвалял привезенное на барках сено, как будто он сам его кушал; офицер рассказывал своей соседке о пикнике, на котором не было ни одного фрака; девушка, улыбаясь, косвенно посматривала на его мишурные эполеты; родственник молча глядел на болонку. Вдруг дверь отворилась, Иван Питович ввел за руку Луку Прохоровича и представил жене своей.

Хозяйка что-то заговорила Луке Прохоровичу; важный человек что-то говорил, девушка что-то говорила, но ничего нельзя было разобрать: болонка звонким лаем покрывала весь тот разноголосый говор и в заключение бросилась под ноги Луке Прохоровичу и начала дергать его за серые брюки. Лука Прохорович тряхнул ногою — и назойливая собачка, описав дугу в воздухе, с визгом упала на пол. Хозяйка бросилась к ней на помощь, девушка сверкнула на него ястребиными глазами, как будто выговорила: у! варвар! и тоже побежала к собачке. Родственник уже прыскал на болонку водою, офицер советовал ей пустить кровь, незнакомец в синем фраке рекомендовал какой-то бальзам, о котором напечатано что-то очень хорошее в объявлениях при афишках; Иван Питович умолял всех не беспокоиться, говоря, что это скоро пройдет.

Лука Прохорович остался один в самом незавидном положении. Он не знал, куда ему деть свои руки, не знал, куда самому деваться; он, человек скромный, миролюбивый, не мог себе простить, что при первом шаге в дом своего начальника обидел существо, кажется, самое драгоценное в целом семействе. Напрасно вы приехали, Лука Прохорович!

Вскоре буря утихла. Подали чай; после чая Луку Прохоровича усадили играть в вист. В соседней комнате девушка брала какие-то несвязные аккорды на фортепьяно, офицер вежливо переворачивал ноты, а родственник сел за стулом Ивана Питовича и безмолвно смотрел на игру — ни дать ни взять memento mori¹ на пирах средних веков.

Когда вист кончился, Лука Прохорович с ужасом узнал, что проиграл тридцать рублей. Из сорока трех рублей месячного жалованья проиграть тридцать — право невыгодно! Он мысленно проклинал и вист, и вечер и даже проклял бы Ивана Питовича, если б он не был его начальником.

Вскоре Лука Прохорович раскланялся: Иван Питович, проводя его до лестницы и пожимая дружески руку, сказал с лукавою улыбкою: «Я знаю, что вы скоро будете веселее. Я видел, как вы посматривали на Лизу... Ох, молодые люди! Где девушка, там и они. Ну, да ничего, ничего. Кто богу не грешен, кто бабушке не внук! Это дело мы уладим, только бывайте почаще. До свидания». Тут Иван Питович еще раз поклонился и запер дверь, а Лука Прохорович тихо побрел домой, удивляясь, как это он сам не заметил, что волочился за Лизою?

Давно уже спала Клавикордная улица, когда застучали по ней галоши Луки Прохоровича; только у немца-булочника светился огонь; через улицу перебежала горничная, да на углу Малого проспекта стоял офицер в шинели и фуражке. Лука Прохорович пришел домой, вздохнул и лег спать.

«Да это совершенно так, как мне когда-то снилось», — подумал Лука Прохорович, входя в департамент. Все ему кланяются, все его поздравляют, все улыбаются; даже столоначальник протягивает руку, не косится и не показывает часов, хотя Лука Прохорович, утомленный вчерашними сильными ощущениями, проспал и опоздал целым часом. «Верно, кто-нибудь видел, что я вчера пил чай у Ивана Питовича», — подумал Лука Прохорович и начал говорить своим товарищам: «Полноте, господа! Разумеется, это большое счастье, но, вероятно, и каждый из вас со временем может этого достигнуть».

— Хороши вы! Достигнуть! — говорил чиновник с мушкою на носу, — вам теперь рассказывать легко. Жаль, что нет Семена Семеновича, а то он попросил бы у вас взаймы тысяч пятьдесят.

— А где же Семен Семенович? — спросил Лука Прохорович.

— Бог его знает! Впрочем, записки о болезни не присылал.

— Жаль; а я сам думал взять у него рублей двадцать!

— Полноте шутить! Вот вы уже и насмехаетесь над нами. Грех забывать старых товарищей!

— Honores mutant mores², — проворчал седой семинарист.

— Любезнейший Лука Прохорович! — сказал громко Иван Питович, протягивая ему руку, — поздравляю вас, поздравляю. Не правда ли моя, ведь ваш билет, № 666-й, выиграл вам девятьсот тысяч злотых. Как жаль, что я не знал этой новости вчера, как вы были у меня в гостях!

В секунду вся канцелярия обменялась взглядами. Апельсинообразный чиновник, прищуря правый глаз, кивнул на чиновника с мушкою; но тот был не в состоянии понимать намека. Он уставил на Луку Прохоровича два бесцветные, как старые двугривенные, глаза, открыл табакерку и трепещущими пальцами переминал табак.

— Я надеюсь, что вы и теперь не оставите наш департамент и будете поддерживать его вашею ревностью и уменьем, — продолжал Иван Питович.

Но эти слова застали уже Луку Прохоровича на дороге. В первый раз в жизни он решился ьыйти без спроса из департамента, не сказавши даже для виду, что идет хоронить тетушку или что-нибудь вроде этого. Мысль, что Семен Семенович уже венчается с Агафьею, совершенно ошеломила его.

«Нет, я не упущу девятьсот тысяч злотых из своих рук, — думал Лука Прохорович, — я женюсь на Агафье... А Ольга Гавриловна? Что мне она с ее домиком. Я, слава богу, не дитя, чтоб на хорошенькое личико променял капитал: лицо скоро износится, полиняет, как платок, а деньги — вещь: они из Агафьи сделают красавицу. Накуплю ей в магазинах всякой всячины, так куда будет красавица! Когда б только этот болтун, Семен Семенович, не женился, пока я был в департаменте!»

— Эй, извозчик, на Петербургскую Сторону, в Клавикордную улицу! Да пошел же скорее! — И Лука Прохорович без торга сел на дрожки и скоро скрылся из виду.

Видали ли вы свадьбу в Петербурге? Не знаю, как для вас, а на меня всегда наводит она грустное чувство. Я помню великолепно освещенную церковь; у подъезда много щегольских экипажей, толпа ливрейных слуг; внутри торжественное пение; в блеске и бриллиантах венчали молодую пери с каким-то богачом. Он был бодр и беспрестанно поправлял свой парик и вставные зубы; а вдали между колоннами, в темном углу, сверкали, как две искры, глаза молодого человека и неподвижно белело, как мертвое, лицо; он был весь в черном; темные кудри в беспорядке осеняли его лоб, его руки были скрещены на груди... а вокруг рой заказных улыбок и приветствий; а невеста шаловливо играет бриллиантовым браслетом... Нет, на похоронах мне бывает веселее. Тут уже расчет кончен, а на свадьбе только начинается. Будущность — море жизни. Если б я был уверен, что дорогие серьги, карета и ливрейный болван на запятках могут сделать вас счастливою, моя милая пери, я бы смеялся, я бы хохотал на вашей свадьбе, как тот юноша в белых перчатках; я бы говорил без умолку, как офицер, который стоял недалеко от вас, и вы бы не заметили моей горькой улыбки, вы бы не назвали меня злым человеком.