Лука Прохорович

Євген Гребінка

— Прекрасно! Если она выиграет несколько сот тысяч, вы на ней женитесь.

— Бог с вами!

— Ах, я и забыл, вы человек влюбленный! Женитесь себе на Ольге Гавриловне, а я женюсь на вашей кухарке, приберу к рукам полмиллиона, сделаю бал; ко мне приедет графиня Меледа и, божусь вам, найдет мою жену очень миловидною. О, деньги много значат! А тут не хватает 20 рублей для хорошенькой гражданочки... Но вы опять зеваете? Ступайте лучше спать. Спокойной ночи, Лука Прохорович! Вы ведь до света пойдете в департамент; сделайте одолжение, не будите меня, я люблю поспать.

— Спите с богом.

И чрез несколько минут Луке Прохоровичу представилось, будто какой-то начальник дует ему потихонько в глаза. «Какие бывают странные прихоти у важных людей, — подумал Лука Прохорович, — верно, это так надобно!» А начальник все дует ему в глаза так сладко, так сладко!.. Голова Луки Прохоровича закружилась; он как будто летит-летит — и вот уже в канцелярии; все тихо, только скрипят перья; через три комнаты видна на маленьком столике шляпа Ивана Питовича; все как надобно: чиновники скромно, благоприлично ходят, низко кланяются и дружески жмут руку Луке Прохоровичу; столоначальник поздравляет его с наградою. Тут прошел сторож с курильницею, и в канцелярии запахло, как в магазине Марса. Луке Прохоровичу было так легко, так радостно! «Боже мой, что за канцелярия!» — подумал он и готов был плакать от восхищения.

А Семену Семеновичу целую ночь снился какой-то анекдот.

На другой день рано поутру Лука Прохорович встал, оделся, вычистил метелкою свое платье, плащ, шляпу и даже перчатки, выпил стакан чаю и поставил чайник на самовар, чтоб не простыл до пробуждения Семена Семеновича; а Семен Семенович спал крепким сном. «Славный человек, — подумал Лука Прохорович, — он научил меня жить на свете. Полно мне кланяться да работать из небольшой платы: сам сделаюсь богат, женюсь на Ольге Гавриловне, а не то, почему не воспользоваться его умною мыслью: подождать, авось Агафья выиграет полмиллиона, тогда Ольга Гавриловна в сторону, женюсь на Агафье. Нет, надо его поблагодарить». Лука Прохорович пошел в мелочную лавочку и занял двадцать рублей; чрез четверть часа две красные ассигнации были запечатаны, подписаны и отданы Агафье для вручения Семену Семеновичу, когда проснется.

Минуту спустя Лука Прохорович вежливо раскланялся с окном у домика с зелеными ставнями; а через час он уже сидел в департаменте и писал отношение о чем-то прескучном.

Не скоро по уходе Луки Прохоровича проснулся Семен Семенович, напился чаю, разругал и воду, и самовар, и чайник, и сухари, и лавочника, и всю Петербургскую Сторону; рассказал Агафье, что все это у него несравненно лучше, спрятал в боковой карман, как он говорил, долг Луки Прохоровича и, смотря в окно, свистел арию из «Фенеллы», думая о том, что ему пора, хоть смертельно не хочется, идти в департамент. После его заняла мысль: как лучше употребить деньги, полученные от Луки Прохоровича. «Это решено: я обедаю у Дюмё, шесть рублей долой, только надобно кого-нибудь пригласить из департаментских чиновников, чтоб был свидетелем. Оно же приятно иногда закричать: «Н. Н., помните вы этого генерала, вот что сидел подле меня, как мы обедали с вами у Дюмё? Ему дали звезду!» За десять рублей возьму лихого извозчика, прикажу ему отвязать номер и поеду ко всем знакомым; нигде не посижу более минуты, скажу, что тороплюсь, что я мимоездом, что у меня экипаж графини и прочее. Это будет славно! На остальные четыре рубля что б такое?» Тут Семен Семенович самодовольно улыбнулся, надел шляпу и хотел уже выйти из комнаты.

— Вы уже идете, барин? — сказала Агафья, отворяя дверь.

— Да, иду, моя милочка. Что ты так испугалась? Да ты, кажется, плачешь?

— У меня только на вас и надежда, — говорила Агафья и зарыдала.

— Что же тебе нужно, милая? Пожалуй, я скажу графу Лампопо, или барону Фриштику, или тайному...

— Не в том дело, сударь, мне надобно денег.

— Ага! Кому их не надобно? А сколько тысяч тебе нужно?

— Какие тысячи! Мне только двадцать рублей, и я была бы счастлива.

— Это пустяки. Что же ты так хлопочешь? Перестань; об этом и думать нечего!

— Так вы мне дадите?

— А для чего они тебе?

— Вот видите, у меня есть троюродный братец в медицинской академии фельдшером; вы, может быть, его знаете: Бориска, такой бравый, здоровый парень; а как Играет на балалайке! Как почнет, хочется, чтоб и век не перестал. Вот его и послали сегодня на Сенную купить аптеку — его и начальство любит и все ему поверяет — и дали ему на задаток 50 р. денег; он пришел на Сенную — хвать за карман, а денег нет, потерял, горемычный, казенные деньги! Теперь пришел ко мне — на себя не похож, словно с перепою бледен: «Пропаду, — говорит, — Агаша, коли не дашь 50 р.» Что станешь делать? Где знала — бросилась, что было — собрала, а всего только тридцать р., двадцати не хватает, а Бориска понукает: «Давай скорее, вот придут да возьмут!»

— Да ты не верь ему, милая, он врет. Кто бы его послал купить аптеку? Да и какая на Сенной аптека?

— Коли хотите сделать добро, так пожалуйте, а не корите доброго человека, он отродясь не лгал; как скажет: буду там-то, так будет; коли обещает что сделать, так вдвое сделает... Что ж, вы мне пособите?

— Да со мной, милая, нету денег, кроме двадцати рублей на извозчика, что я получил сегодня; а то, пожалуй, я бы тебе дал и больше; а так разве через неделю?

— Какую неделю! Тут и час беды наделает. Господи! Что мне делать? Носила в лавочку билет, что мне взял ономнясь Лука Прохорович. Верите ли, за 20 р. отдавала лавочнику, а он еще смеется: «Я, говорит, не хочу быть барином; возьми, когда хочешь, целковый».

Пророчество Ивана Питовича сверкнуло быстрее молнии в голове Семена Семеновича.

— Знаешь, моя милая, один сенатор просил взять ему билет в эту лотерею; ежели ты отдавала билет лавочнику за двадцать рублей, то, пожалуй, я хоть, кажется, немного поважнее этого бородача, а дам тебе двадцать рублей. Нечего делать, для тебя пойду пешком в департамент...

— Ах, благодетель! Возьмите билет. Грех попутал меня с ним, давайте скорее деньги!

Она отдала Семену Семеновичу билет, схватила ассигнации и выбежала из комнаты.

«Какая братская любовь! — сказал Семен Семенович, смотря на билет, — верно, этот фельдшер малый ловкий. Теперь не худо зайти к Азбукину, показать ему билет: это придаст нам весу».

И точно, Семен Семенович пошел к Азбукину будто мимоходом узнать о здоровье, завел издалека речь об учености и сказал Азбукину полушутя, полусерьезно, показывая лотерейный билет: «Вот, почтеннейший, проба человеческой мудрости. Один мой приятель, профессор университета, ученнейший человек, ездил за границу и там еще более набрался всячины, так что даже знает немножко кабалистики и магии... Фокусник Молдуано перед ним менее нуля... Этот профессор высчитал по числам и посоветовал мне взять в лотерею билет № 666-й, говоря, что он непременно должен выиграть».

Азбукин совершенно был согласен в важности этого числа и заметил, что когда переворотить его вверх ногами, то выходит 999; да и в «Письмовнике» Курганова, в книге, которую признали умною отцы наши, есть песенка, где часто упоминается число 666 как будто вовсе без смысла, а тут-то и должна быть математика.

В этот же вечер Семен Семенович проиграл свой таинственный билет одному знакомому.

Но обратимся к нашему Луке Прохоровичу. Мы его оставили в собственной квартире на Клавикордной улице вместе с Иваном Питовичем, который убедительно просил его к себе на вечер.

Вот они сели на собственные дрожки Ивана Питовича и поехали. Быстро пронеслись дрожки чрез Васильевский остров, покатились по Невскому, минули Аничкин мост, минули какую-то биржу и остановились пред огромным каменным домом. Вы, верно, его когда-нибудь видели: на нем железная крыша, над воротами прибит номер и красная дощечка страхового общества. Наши путешественники поднялись по лестнице в третий этаж и вошли в переднюю. Человек снял с них плащи. Иван Питович взял за руку Луку Прохоровича и сказал: «Прошу любить да жаловать». Чрез минуту они были уже в гостиной.