Між двох сил (скорочено)

Володимир Винниченко

2-й красногвардієць. Чтоб и на расплод не осталось? (Поглядають на Софію.)

1-й красногвардієць. Атож! А тих українців дак не то що розстрілювать, а просто живими всіх у яму й засипать. От вам самостійна Україна, от тепер одділяйтесь од Росії. Вєрно! Другого способу на їх нема.

1-й красногвардієць. Ага, самостійного гімназистика «ослободили». А та, а та що виробляє!

Вартовий. Помешалась... Поет, смеется. Ах, ти... вишь беда какая вышла. Бедная!

1-й красногвардієць. Та й її слід би тоже... Що їх жаліть? Вони нас жаліли? От нехай тепер самі покуштують. Усіх вирізать, проклятих!

2-й красногвардієць. Дда-а... Тронулась умом. Надо было отпустить малаго.

1-й красногвардієць. Куда пустить?! Кого? Варняка чортзна-що. З тих малих повиростають великі, то вони нам покажуть. Ходім лучче! (Виходять.)

Софія. (Сама. Дивиться у вікно. Потім непокійно ходить по хаті. Хоче йти до дверей у передпокій, але роздумує і рішуче сідає чекать. Надворі чується знов залп. Софія схоплюється, хоче бігти до вікна, але зупиняється й сідає.)

Грінберг. (Входить задиханий, але оживлений, в підняттю, простяга обидві руки Софії, швидко підходить до неї.) Ради Бога, извините, товарищ, что задержал вас. Невозможно было вырваться. Здравствуйте, дорогая! С победой, с торжеством пролетарского дела!

Софія. (Вітається.) Я до вас у важній справі. Я не хотіла вам по телефону...

Грінберг. Ну да, ну да... Конечно. Ну? Что? А? Жарко было ночью? А? А как они, мерзавцы, удирали! А? Это было прямо-таки великолепно. Мы их били, как куропаток. Да ведь банды хулиганов, жуликов. Ну, вы не очень волновались ночью? Ваш дом не пострадал? Я думал о вас и, представьте, делал все, что мог, чтоб снаряды не летели в вашу сторону. Я даже...

Софія. (Нетерпляче.) Я дуже дякую вам, але я хочу попрохати вас...

Грінберг. Знаете что, товарищ: говорите по-русски, ей-Богу, теперь как-то не до этого. Вы меня извините, но момент слишком важный и торжественный, что ли, чтоб...

Софія. (Різко.) Хорошо. Я буду говорить так, как вам хочется.

Грінберг. Не так, как мне хочется, а...

Софія. Дело в том, что ночью при мне на квартире красногвардейцы арестовали моего отца и брата. Они находятся здесь, в этом штабе. Их хотят расстрелять.

Грінберг. Вашего отца и брата? За что? Ведь они, вы говорили, рабочие.

Софія. Да, но они украинцы. Вільні козаки.

Грінберг. Вильные козаки? Гм! Они здесь?

Софія. Да. Я насилу упросила подождать с казнью до вашего прихода.

Грінберг. (Стурбовано.) То есть как? В каком смысле?

Софія. Я сподіваюсь, що ви їх визволите.

Грінберг. Ах, товарищ, да оставьте вы хоть в эту минуту ваше украинофильство. И как вы, право...

Софія. (Тихо, зціпивши зуби.) Я ошиблась. Я надеюсь на вашу помощь.

Грінберг. В качестве кого они арестованы?

Софія. В качестве врагов, конечно. Что за вопрос?

Грінберг. (Різко.) Я понимаю. Но они кто: офицеры, солдаты, вольные казаки, гайдамаки?

Софія. Вольные казаки. Я ведь сказала вам.

Грінберг. Вольные казаки? Так что ж я могу сделать? Я ничем не могу помочь. Мы издали приказ: всех «вильных» казаков расстреливать. Это злейшие враги рабочих. Провокаторы, изменники, разбойники! Это негодяи, которых всех до одного...

Софія. Товарищ, я говорю с вами о своем отце и брате! От огульной характеристики вы могли бы воздержаться.

Грінберг. Извиняюсь. Очень извиняюсь. Я понимаю ваше положение. И мне очень-очень досадно, что именно вам я не могу помочь. Именно вам. Но согласитесь сами, товарищ, я иначе не могу. Почему освободить вашего отца и брата и не освободить всех? Потому что они ваши родственники? У меня самого — брат контрреволюционер. Но если его поймают, я не буду стараться освобождать его. Борьба. В социальной войне нет ни отца, ни матери, ни братьев. Братья — все социально угнетенные, враги — все угнетатели. Я понимаю, вы как женщина... И потом стоящая далеко по своему социальному положению от борющихся низших классов.

Софія. Ах, причем здесь женщина, социальное положение?

Грінберг. Да при том, что нужно иметь мужество в борьбе, товарищ. И нужно быть близким к борющимся, чтобы уметь ненавидеть и интересы их ставить выше родственных связей. Если бы вы были в наших рядах, вы даже не подумали бы о том, чтобы просить за двух... контрреволюционеров, хотя бы они были родственниками. Но вы, конечно, в другом положении... И я, понятно, не могу быть в претензии. Наоборот, вы оказали нам такую услугу, которая...

Софія. Во имя чего же я оказала ее, как вы думаете?

Грінберг. Да, конечно, симпатии ваши...

Софія. Перестанем об этом. Значит, вы решительно отказываетесь помочь мне?

Грінберг. Я не могу этого сделать, товарищ, поймите вы это. Я нарушу свой долг, совершу подлость, измену. Ведь я просто не имею физической возможности выпустить их. Товарищи не дадут все равно, я должен обмануть их, солгать. Поймите, что вы требуете невозможнаго.

Софія. Значит, их расстреляют? Так, как тех? (Хитає головою на вікно.)

Грінберг. Я не знаю, за что их арестовали; может быть, выяснится... Но я лично...

Софія. Хорошо. Довольно. Я понимаю, что вы не можете.

Грінберг. Но уверяю вас, что не могу. Напрасно вы...

Софія. Да верю я! Что же мне делать, Господи?! Ведь не могу я, поймите, не могу я...

Грінберг. Я вас понимаю, я понимаю. Но бывают такие положения, когда...

Грінберг. Куда? Куда? Кто такие? Зачем?

Софія. Это ко мне. Мать и сестра.

Христя. (До Грінберга схвильовано.) Нам сказали, что вы приехали, — мы пришли... Вы, вероятно, от сестры знаете... Мы вас умоляем.

Гликерія. (Падає навколюшки перед Грінбергом.) Господин, помилуйте, зжальтеся, кормильці ж вони наші.

Грінберг. Товарищ!.. Сударыня, что вы, что вы! Встаньте. (Хоче піднять, але Гликерія Хведоровна хапає його за ноги, благаючи: «Помилуйте! Не встану».) Позвольте, сударыня... (До Христі.) Да помогите же, подымите...